Высохли руки повисли как плети
Обновлено: 03.05.2024
На этой странице читайти стихи «Несжатая полоса» русского поэта Николая Некрасова, написанные в 1854 году.
Поздняя осень. Грачи улетели, Лес обнажился, поля опустели, Только не сжата полоска одна. Грустную думу наводит она. Кажется, шепчут колосья друг другу: "Скучно нам слушать осенную вьюгу, Скучно склоняться до самой земли, Тучные зерна купая в пыли! Нас, что ни ночь, разоряют станицы 1 Всякой пролетной прожорливой птицы, Заяц нас топчет, и буря нас бьет. Где же наш пахарь? чего еще ждет? Или мы хуже других уродились? Или недружно цвели-колосились? Нет! мы не хуже других - и давно В нас налилось и созрело зерно. Не для того же пахал он и сеял Чтобы нас ветер осенний развеял. " Ветер несет им печальный ответ: - Вашему пахарю моченьки нет. Знал, для чего и пахал он и сеял, Да не по силам работу затеял. Плохо бедняге - не ест и не пьет, Червь ему сердце больное сосет, Руки, что вывели борозды эти, Высохли в щепку, повисли, как плети. Очи потускли, и голос пропал, Что заунывную песню певал, Как на соху, налегая рукою, Пахарь задумчиво шел полосою.
Notes: Попытки истолковать стихотворение в историко-аллегорическом или биографическом смыслах оказались несостоятельными. Многократно положено на музыку. 1. Станица — здесь: стая. Обратно
Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.
Бывали ль вы у Спаса-на-крови?
Там рядом сад с дорожками.
И кущи.
Не прогуляться ль нам, на сон грядущий,
И поболтать о странностях любви?
Смеркается.
Раздолье для котов.
Плывут косые тени по гардине,
И я вам каюсь, шепотом, в гордыне,
Я черт-те в чем покаяться готов!
Пора сменить — уставших — на кресте,
Пора надеть на свитер эполеты,
И хоть под старость выбиться в поэты,
Чтоб ни словечка больше в простоте!
Допустим этак:
— Медленней, чем снег,
Плывет усталость — каменная птица.
Как сладко всем в такую полночь спится,
Не спит — в часах — песочный человек.
О, этот вечно-тающий песок,
Немолчный шелест времени и страха.
О, Парка, Парка, сумрачная пряха,
Повремени, помедли хоть часок.
А ловко получается, шарман!
О, как же эти «О!» подобны эху…
Но, черт возьми, еще открыт шалман!
Давайте, милый друг,
Зайдем в шалман!
Бессмертье подождет, ему не к спеху.
Ах, шалман, гуляй, душа,
Прочь, унынье черное!
Два ученых алкаша
Спорят про ученое:
— Взять, к примеру, мю-мезон,
Вычисляй и радуйся!
Но велик ли в нем резон
В рассужденьи градуса.
Ух, шалман,
Пари душа!
Лопайтесь, подтяжки!
Работяга не спеша
Пьет портвейн из чашки.
— Все грешны на свой фасон,
Душу всем изранили!
Но уж если ты мезон,
То живи в Израиле.
Ну, шалман!
Ликуй, душа!
Света! Света! Светочка!
До чего же хороша,
Как в бутылке веточка!
Света пиво подает
И смеется тоненько.
Три — пустые — достает
Света из-под столика.
Это, Света, на расчет
И вперед — в начало.
Работяга, старый черт,
Машет ручкой:
— Чао.
Вот он встал, кудлатый черт,
Пальцами шаманя.
Уваженье и почет
Здесь ему, в щалмане!
Он, подлец, мудрец и стоик,
Он прекрасен во хмелю!
Вот он сел за крайний столик
К одинокому хмырю.
— Вы, прошу простить, партейный?
Подтвердите головой.
Хмырь кивает.
Работяга улыбается.
— Так и знал, что вы партейный.
Но заходите в питейный
И по линии идейной
Получаетесь, как свой!
Эй, начальство!
Света брызни!
Дай поярче колорит.
— Наблюдение из жизни! —
Работяга говорит.
И окинув взглядом — тесный
Зал на сто семнадцать душ,
Он, уже почти что трезвый,
Вдруг понес такую чушь.
— На троллейбусной остановке
Все толпятся у самой бровки.
И невесело, как в столовке,
На троллейбусной остановке.
Хоть и улица — а накурено
И похожи все на Никулина…
Ну, того, что из цирка — клоуна…
Так же держатся люди скованно.
Но, попробуй, у них спроси:
— Где тут очередь на такси?!
А где очередь на такси,
Там одни:
«Пардон» и «мерси».
Там грузины стоят с корзинками
И евреи стоят с грузинками.
И глядят они вслед хитро
Тем, кто ехать решил в метро.
И вдогоку шипят:
— Ай-вай. —
Тем, кто топает на трамвай.
А трамвайная остановка —
Там особая обстановка.
Эй, ты — в брючках, пшено, дешевка,
Ты отчаливай, не форси.
Тут трамвайная остановка,
А не очередь на такси.
И платком, заместо флага,
Сложный выразив сюжет,
Наш прелестный работяга
Вдруг пропел такой куплет:
— А по шоссе, на Калуги и Луги,
В дачные царства, в казенный уют,
Мчатся в машинах народные слуги,
Мчатся — и грязью народ обдают.
У хмыря — лицо, как тесто,
И трясется голова.
Но приятный гром оркестра
Заглушил его слова.
Был оркестр из настоящих
Трех евреев, первый сорт!
А теперь упрятан в ящик
Под названием «Аккорд».
И ведет хозяйство это
Ослепительная Света.
И пускает, в цвет моменту,
Отобрав из сотни лент,
Соответственную ленту
В соответственный момент.
Вот сперва завыли трубы:
Все, мол, в жизни трын-трава.
У хмыря трясутся губы
И трясется голова.
Вот — поддал ударник жару,
Показал, бродяга, класс!
А уж после, под гитару
Произнес нахальный бас:
— Доля, доля, злая доля,
Протрубила б ты отбой!
Сверху небо, снизу поле,
Посередке — мы с тобой.
Мы с тобою посередке,
Ты — невеста, я — жених.
Нам на личность по селедке
И пол-литра на двоих.
Мы культурно свет не застим,
Взять судьбу не можем в толк.
И поет нам:
— С новым счастьем! —
Наш парторг — тамбовский волк.
Он поет — один в гордыне,
Как свидетель на суде:
С новым счастьем, молодые,
И с успехами в труде.
И чтоб первенец загукал,
Как положено в семье,
Вам партком отводит угол
В обще…
…Тут, увы, заело ленту —
Отслужила, видно, строк.
Но опять же, в цвет моменту,
Грянул бойкий тенорок:
— Чтоб очи мои повылазили,
Чтоб не видеть мне белого дня,
Напридумали Лазари лазеры
И стараются кончить меня.
И шалман зашелся смехом,
Загудел, завыл шалман.
И частушке вторя, эхом,
Об стакан гремит стакан.
Света, Света, добрый друг,
Что же ты замолкла вдруг?
Где твой Лазарь, где твой милый,
Завбуфетом в цвете лет?!
Он убит — и взят могилой,
Как сказал один поэт.
Брал он скромно, брал по праву,
Брал не с верхом, а в очко.
Было — заму,
Было — заву,
Было всем на молочко!
Уносите, дети, ноги,
Не ходите, дети, в лес!
В том лесу живет в берлоге
Лютый зверь — Обехаэс.
Всем влепили мелочишку,
Все равно, что за прогул.
Только Лазарь принял «вышку»,
Даже глазом не моргнул…
Точно так же, как когда-то,
Не моргнул и глазом он,
Когда гнал его, солдата,
Дезертир из школы вон!
Мол, не так он учит деток,
Подозрительный еврей,
Мол, не славит пятилеток,
А долдонит про царей.
Заседанье педсовета
Подвело всему итог…
С ним ушла тогда и Света —
Физкультурный педагог.
Что ты, что ты, что ты, что ты,
Что ты видишь сквозь туман?
Как мотались без работы?
Как устроились в шалман?
Как, без голоса, кричала
В кислом зале горсуда.
Эй, не надо все сначала,
Было — сплыло навсегда!
Было — сплыло…
Тут линяет гром оркестра —
Мал в шалмане габарит.
И опять, оркестра вместо,
Работяга говорит.
(А в руке гуляет кружка
И смеется левый глаз!)
— Это все была петрушка,
А теперь пойдет рассказ!
Мы гибли на фронте,
Мы хрипли в «комбеде».
А вы нас вели
От победы к победе!
Нам бабы кричали: — Водицы попейте!
Умойтесь, поешьте, поспите хоть ночку!
А вы нас вели от победы к победе
И пуля свинцовая ставила точку!
Мы землю долбили, мы грызли железо,
Мы грудь подставляли под дуло обреза.
А вы, проезжая в машине «Победе»,
В окно нам кричали: — Достройте. Добейте.
И мы забывали о сне и обеде,
И вы нас вели от победы к победе!
А вы:
«Победы» меняли на «Волги»,
А после:
«Волги» меняли на «ЗИМы»,
А после:
«ЗИМы» меняли на «Чайки»,
А после:
«Чайки» меняли на «ЗИЛы»…
А мы надрывались,
Долбили, грузили!
И вот уже руки
Повисли, как плети,
И ноги не ходят,
И волосы седы.
А вы нас вели от победы к победе.
И тосты кричали во славу победы:
— Ну, пусть не сегодня,
Так — завтра, так — в среду!
Достройте. Добейте.
Дожмем. Приурочим.
А мы, между прочим,
А мы, между прочим,
Давно — положили — на вашу победу.
Хмырь зажал рукою печень,
Хмырь смертельно побледнел.
Даже хмырь — и тот не вечен,
Есть для каждого предел.
Работяга (в кружке пена),
Что ж ты, дьявол, совершил?
Ты ж действительного члена
Нашу партию лишил!
И пленительная Света,
Сандалетами стуча,
Срочно стала из буфета
Вызывать в шалман врача.
Какая ночь! Как улицы тихи!
Двенадцать на часах Аэрофлота.
И кажется — дойдешь до поворота
И потекут бессмертные стихи!
Ласточки пропали,
А вчера зарёй
Всё грачи летали
Да, как сеть, мелькали
Вон над той горой.
С вечера все спится,
На дворе темно.
Лист сухой валится,
Ночью ветер злится
Да стучит в окно.
Лучше б снег да вьюгу
Встретить грудью рад!
Словно как с испугу
Раскричавшись, к югу
Журавли летят.
Выйдешь — поневоле
Тяжело — хоть плачь!
Смотришь — через поле
Перекати-поле
Прыгает, как мяч.
Анализ стихотворения «Ласточки пропали» Фета
А. Фет на протяжении всей жизни оставался преданным поклонником природы. Он умел найти элементы прекрасного в самых незначительных деталях. Лишь осень поэт считал временем года, которое связано только с печальными и тоскливыми чувствами. Он не испытывает восторга по поводу увядающей красоты. Лишь в редких исключениях ему удается подметить особое осеннее очарование. В 1854 г. Фет написал стихотворение «Осень», в котором четко выразил свои впечатления по поводу безрадостной осенней картины.
Следует сразу отметить, что большую роль в стихотворении играет образ улетающих на юг птиц. Начинается оно с характерной фразы: «ласточки пропали». Обычно ласточка символизирует весну. Автор тем самым подчеркивает полную противоположность двух времен года. Беспокойный полет грачей также наводит на мысль о готовящемся перелете.
Фет описывает необратимые перемены в природе, оказывающие влияние на человека («все спится»). Внезапная сонливость напрямую связана с предстоящей зимней спячкой. Человек чувствует в себе природные инстинкты и бессознательно подражает животным и растениям.
Сквозь тоскливое чувство прорывается эмоциональный возглас лирического героя: «лучше б снег да вьюгу». Для него зимние морозы представляются лучшим выходом, чем утомительное и однообразное постепенное погружение в сон, напоминающее медленное приближение смерти. Зима не дает человеку успокоиться, побуждает к деятельности. Осень же окрашена тусклыми неприветливыми красками, она действует самым подавляющим образом.
В образе потянувшихся к югу журавлей автор видит окончательный приговор природе, которая уже обречена. Этот финальный аккорд доводит лирического героя до крайней степени отчаяния: «тяжело – хоть плачь». Автор на протяжении всего произведения не мог зацепиться за что-нибудь взглядом. Наконец, в его поле зрения возникает перекати-поле. Оно символизирует неприкаянность и обреченность человеческой души, оставшейся один на один с мертвой природой.
Характерной особенностью стихотворения является пятистишие, редко использующееся русскими поэтами. Такая необычная форма как бы намекает на бесконечность и тягучесть осенних дней.
Фет практически не использует в произведении эпитеты. Сравнения не играют большой роли, они не выразительны и сделаны по необходимости («как сеть», «как мяч»). Единственное образное олицетворение – «ветер злится да стучит».
В целом стихотворение «Ласточки пропали» создает очень печальное настроение. Оно полностью поглощает лирического героя и доводит до мучительного состояния безысходности.
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осенную вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы1
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?
Или недружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.
Не для того же пахал он и сеял
Чтобы нас ветер осенний развеял. »
Ветер несет им печальный ответ:
— Вашему пахарю моченьки нет.
Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
Плохо бедняге — не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли, как плети.
Очи потускли, и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
Как на соху, налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою.
Анализ стихотворения «Несжатая полоса» Некрасова
Детство Некрасова прошло в родовом имении отца, поэтому он с ранних лет был знаком с крестьянской жизнью и бытом. Многие стихотворения поэта основаны на детских впечатлениях. Отец Некрасова представлял собой яркий образец закоренелого крепостника, относившегося к своим крестьянам, как к рабам. Мальчик видел, насколько тяжела холопская жизнь. Крестьяне напрямую зависели не только от своего хозяина, но и от непосильного физического труда. Стихотворение «Несжатая полоса» (1854 г.) посвящено картине разорения крестьянского хозяйства.
В начале произведения автор изображает позднюю осень, которая связана с окончанием сельскохозяйственного цикла. Печальный пейзаж нарушен одинокой полосой неубранного хлеба. Это свидетельствует о каком-то чрезвычайном событии. Жизнь крестьянина напрямую зависела от его земельного участка. Собранный урожай становился средством расчета с хозяином и основой для пропитания. Оставленный на поле хлеб означал неизбежную голодную смерть.
Автор олицетворяет одинокие колосья, которые разоряются животными и непогодой. Пшеница тяготится давно созревшим зерном и обращается с мольбой к своему хозяину, который почему-то забыл о своем поле. Ответ колосьям дает «ветер осенний». Он рассказывает, что пахарь не мог забыть о своей работе. Его подкосила серьезная болезнь. Крестьянин понимает, что время для сбора урожая уходит, но не может ничего сделать. Некрасов не описывает тех чувств, которые испытывает больной человек. И так ясно, что крестьянин прощается не только с зерном, но и с собственной жизнью. Не уплатив положенного оброка и не отработав барщину, он вряд ли может надеяться на господскую помощь.
Крестьянин совершенно не виноват в том, что произошло. Он своевременно засеял свое поле, радовался первым росткам, ограждал пшеницу от птиц и зверей. Все свидетельствовало о богатом урожае, который должен был стать достойной наградой за все труды. Трагедия в том, что простой человек мог рассчитывать только на свои силы. Пока он физически здоров, ему не грозит гибель. Но любая, даже временная болезнь, может навсегда перечеркнуть все надежды.
Некрасов показывает крепкую связь простого народа с природой. Но эта связь из-за крепостничества становится роковой. Крестьянин, скованный долгами и голодом, даже не может попытаться изменить свое положение. Гибель урожая неизбежным образом приведет к смерти своего хозяина и его семьи.
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна.
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря нас бьет.
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял. »
Ветер несет им печальный ответ: —
Вашему пахарю моченьки нет.
Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
Плохо бедняге — не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли как плети,
Очи потускли и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
Как, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою.
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Читайте также: