Зашила суровой ниткой
Обновлено: 24.04.2024
«Павленский — художник, который прибил свои яйца к Красной площади» — факт, известный даже тем, кто думает, что художник вообще-то должен рисовать. О нём пишет англоязычная «Википедия» и издания в диапазоне от The Washington Times до Daily Mail, а культурные институции уровня «Гаража» включают документации его работ в исследовательские проекты. Правда, пока что большинство ограничивается описанием «эпатажных» акций, и только сам Павленский в интервью и лекциях терпеливо объясняет их смысл. Мария Михантьева пообщалась с художником, его соратниками и оппонентами и попробовала разобраться, что стоит за громкими заголовками, политическими лозунгами и строчками уголовного дела.
Ясным воскресным днём молодой человек, одетый во всё чёрное, подошёл к Институту судебной психиатрии им. Сербского. Он уже приходил сюда накануне — осматривал окрестные дворы, искал камеры наружного наблюдения. Ещё раньше внимательно изучил фотографии здания. Теперь же, остановившись у пожарной лестницы, почти мгновенно разделся догола, убрал одежду в рюкзак, достал из него устрашающих размеров нож, рюкзак отшвырнул подальше и быстро взобрался на стену. Уселся, свесив ноги, левой рукой оттянул мочку правого уха, полоснул ножом — и замер, глядя прямо перед собой.
«Пусть Павленский научится писать картины, как Ван Гог, а потом уже с ушами своими разбирается, — возмутится депутат и защитник традиционных ценностей Виталий Милонов. — Это не искусство, это диагноз». «Павленский — акционист, чьи работы идеально ложатся в наше время», — напишет правозащитница и участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова. И добавит: «Главное завоевание Павленского — Russia Today и „Вести“ называют его художником. Художником!»
Павленскому 31. Он принадлежит к поколению, которое ходило в школу в лихие девяностые, взрослело в нефтяные нулевые, а в середине десятых обнаружило себя в стране, где посадить могут за неправильное поведение в храме или чих на портрет должностного лица. Большинство верит, одобряет и поддерживает; меньшинство отвечает митингами, согласованными с властями. В 2011–2012 годах 30-летним казалось, что можно что-то изменить; к 2015-му многие смирились с выбором между «валить» и «не отсвечивать».
На бедной почве всегда произрастает мощное протестное искусство, но большая часть новых великих художников застревает в «узких кругах» и приятных компаниях себе подобных, поддаётся соблазнам коммерческого искусства или уходит в прямое политическое действие. Художник Павленский равноудалён от всех этих вариантов. Его знают, его акции обсуждают и, даже когда воспринимают их как выходку нелепого придурка, интуитивно понимают (или хотя бы переживают). Он сознательно не связывается ни с какими политическими силами или капиталами, живя в абсолютной свободе и такой же бедности. Но главное — он смог хакнуть власть и сделать так, чтобы полицейские, следователи, бюрократы всех мастей стали его соавторами.
— Чтобы быть художником, нужно уважать церковь и пить водку. А, ещё рыбалка. В общем, надо быть таким «нормальным мужиком».
За окнами снегом заметает «Апрашку» — дикий рынок, занимающий целый квартал исторической застройки почти в центре Петербурга. Пётр Павленский кидает в чашку щепоть туго скрученных чайных листьев из жестяной банки с иероглифами.
— Вершина карьеры — расписать храм. Или преподавать, — он заливает листья крутым кипятком и попутно рассказывает, как учился на художника.
Начиная с десятого класса то прогуливал, то оставался на второй год, потом ушёл в вечернюю школу, но посетил её всего три или четыре раза. Освободившееся время тратил на самообразование — ходил с друзьями в музеи, в Дом кино и читал всё, что попадалось под руку, от Кафки и Камю до Берроуза и Уорхола. Когда пришло время куда-то поступать, подумал: «Чем я вообще хочу заниматься? Рисовать люблю», — и пошёл в Художественно-промышленную академию имени Штиглица, в народе — «Муху». Он был наивен и, как многие, считал, что «рисовать» и «искусство» — понятия одного порядка.
Павленский поступил на факультет дизайна. Ему нравились теоретические предметы, которые полностью перестраивали сознание, но через два года на горизонте замаячила специализация — то есть надо было решить, чьи заказы выполнять всю оставшуюся жизнь. Работать от зарплаты до зарплаты и строить карьеру он не собирался — перед глазами стоял пример отца, который так и жил, но ничего не достиг, начал заливать и заедать разочарование и умер у холодильника в 49 лет, подавившись куском сырого мяса. Павленский хотел быть художником и решил продолжить обучение на факультете монументального искусства — самом традиционном, самом сложном для поступления и самом престижном. На подготовку и поступление ушло полтора года.
В 2011–2012 годах 30-летним казалось, что можно что-то изменить; к 2015-му многие смирились с выбором между «валить» и «не отсвечивать».
Примерно тогда же он познакомился с Оксаной Шалыгиной (встретил её в баре и тут же начал лезть с непристойными предложениями; она подумала: «Почему бы и нет?» — через полтора года у пары родилась дочь Алиса, ещё через два — Лиля). Оксана называет себя главой издательского дома, который сама же вместе с Павленским и основала; о своём прошлом говорит туманно. Их отношения никак не оформлены. «Слово „жена“ — это социально-политический конструкт, — объясняет Оксана. — Меня можно назвать подругой, близким человеком, соратницей». Сам Павленский говорит так: «человек, с которым у меня нет противоречий».
На втором курсе Павленский понял, что хвалёная «монументалка» готовит ремесленников, способных лишь оформлять интерьеры. «Людей обрабатывают, форматируют, — говорил потом в интервью. — И за шесть лет из потенциально хороших художников делают обслуживающий персонал». Когда был объявлен очередной набор в Школу молодого художника института «Про Арте», он подал заявку.
«Про Арте» — известное в арт-среде заведение, через которое прошли если не все, то большинство успешных петербургских художников. Конкурс в 2012/2013 учебном году составлял шесть человек на место. Павленский поступил, но и там не было счастья:
— «Про Арте» — тот же самый порожняк. Там учат заполнять грантовые заявки и генерировать стерильный контент, потому что ни один грантодатель не пойдёт на конфликт с системой.
В итоге Павленский не окончил ни академию, ни школу. Принципиально: получить диплом значило бы для него стать сертифицированным стандартом. Из «Мухи» он ушёл за год до конца, из «Про Арте» — через полгода после начала обучения. Позже в статье «О фатальной стандартизации практик современного искусства», написанной для их с Оксаной журнала, он будет ругать выставки за стерильность, кураторов — за поверхностность, художников — за стремление к комфорту, а современную систему искусства сравнит с культурной политикой сталинского режима. Хотя в одной проартевской выставке — в рамках Московской биеннале молодого искусства — всё-таки успеет принять участие.
Однажды в «Мухе» Павленскому задали тему «Апокалипсис», и он вместо очередного Судного дня изобразил на холсте женские гениталии, представив, как выглядит конец света для не родившегося ребёнка — преподаватели возмущались и взывали к христианской этике. За заданиями на религиозную тему следовали задушевные беседы о духовности. Воспоминания об этом выводят Павленского из себя: «Я видел, как мои друзья попадают в сложные ситуации. И всегда рядом оказываются какие-то непонятные люди, которые тащат в церковь. Проходит год — человек начинает говорить штампами, мыслить шаблонами».
Он пытался спорить (напиравшим на этику преподавателям напоминал о таком достижении христианства, как инквизиция) и троллить. В конце августа 2012 года в газете «Мой район» было опубликовано открытое письмо Павленского к протоиерею Всеволоду Чаплину. Он предлагал объединить усилия «для создания совместной исследовательской лаборатории по изучению суггестивного воздействия звуковых и визуальных раздражителей на когнитивные процессы человеческого мозга».
— Золото, иконы, запах ладана — это же всё вводит человека в определённое психологическое состояние, он становится особенно восприимчивым к проповедям, — объясняет Павленский, и по тому, как он говорит, непонятно, иронизирует он или всерьёз считает храмы местом вербовки зазевавшихся граждан.
Осенью 2011 года полицейские нашли в квартире нижегородского учёного Анатолия Москвина три десятка мумифицированных женских тел. Краевед и полиглот, автор путеводителей и газетных публикаций выкапывал из могил мёртвых девушек, мумифицировал и держал у себя дома в качестве воспитанниц за неимением родных детей. Суд признал Москвина опасным для общества шизофреником; Павленский увидел в нём героя, бросившего вызов Церкви и государству.
Услышав вопрос про Москвина, Павленский оживляется: «Да, да, очень важный для меня персонаж!» Он рьяно защищает краеведа от обывательских нападок: у многих народов приняты такие отношения с умершими, которые показались бы нам шокирующими, это всего лишь вопрос культурных кодов. Москвина, считает Павленский, уничтожают за то, что он посягнул на прерогативу РПЦ говорить от лица мёртвых и отказался смириться с одиночеством. Через два года Павленский выставит фотографии мумий Москвина на партизанской выставке вместе с работами признанных деятелей искусства и заявит: «О нём можно говорить сколько угодно, но то, чем он занимался, очень близко к художественным практикам. Нужно раздвигать эти рамки — нормативность условна». А ещё через год его самого попытаются объявить сумасшедшим, и рамки нормативности превратятся в стены психиатрической больницы.
Покрытый татуировками и шрамами человек висит в воздухе на крюках, продетых через кожу в спине (к крюкам приделаны тросы, уходящие куда-то вверх). На лице у человека маска, он держит за руку маленькую Алису Павленскую, которая сидит на шее у папы. Выдающаяся биография — бродяжничество, драки, самодеятельный саспеншн — оставила отпечатки на покрытом татуировками и шрамами теле. Павленский запечатлел это тело на снимках для выставки «Гоп-арт», которую помогал организовать петербургскому художнику и куратору Кириллу Шаманову в культурном центре «Факел» в начале лета 2012 года.
Москвина, считает Павленский, уничтожают за то, что он посягнул на прерогативу РПЦ говорить от лица мёртвых
и отказался смириться с одиночеством.
Сначала эти фото отказались печатать, сочтя обнажённые мужские гениталии пропагандой гомосексуализма (закон о её запрете был принят питерским Заксобранием 7 марта 2012 года). Затем, уже после открытия выставки, в борьбу за нравственность вступил «Факел». Приехавший забрать собственные работы Павленский обнаружил на стёклах, под которыми находились фотографии, следы скотча — гениталии явно пытались заклеить.
В Москве в это время открывалась проартевская выставка, для которой Павленский сделал восковой слепок торса всё того же человека со шрамами. Здесь тоже не всё пошло гладко: изначально к слепку прилагался плакат с символическим рассказом о жизни и интересах персонажа, где православие соседствовало с фашизмом, но от плаката под давлением проартевских менеджеров пришлось отказаться. Сам слепок, как считает Павленский, специально поместили в такое освещение, чтобы не был заметен оттиск нательного креста — впрочем, куратор выставки Анна Буйвид эти обвинения отрицает: «Мы много разговаривали с Петром в процессе работы над проектом, думаю, он бы мне рассказал о комментариях со стороны институции. На выставке, которую я курировала на той же биеннале, был проект с намного более яркой религиозной отсылкой. Я прекрасно понимаю, что возможны нестыковки в передаче информации — ну или тотальная жажда цензуры».
«Я думаю, что тогда я сделал важные выводы относительно политичности и аполитичности религии и того, насколько эффективным фильтром является все это обилие сотрудников мира институционального искусства», — говорит Павленский.
«До [процесса] он не соотносил с собой лично события, которые разворачиваются вовне. Ему казалось, что есть он и его окружение, а где-то есть другие, и у них какие-то свои проблемы, которые с ним никак не пересекаются, — вспоминает Оксана Шалыгина. — Но именно тогда все эти фрагменты сплелись в душный узел, который стягивался все туже и туже, и если бы он ничего с ним не сделал, то узел стал бы удавкой».
В день открытия проартевской выставки прошла акция в поддержку Pussy Riot: девушку в ярком платье и балаклаве символически «распяли» у храма Спаса-на-Крови. А через десять дней, 23 июля 2012 года, Павленский зашил себе рот суровой ниткой и вышел к Казанскому собору с плакатом «Выступление Pussy Riot было переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа».
Я зашила рот суровой ниткой
И не смею вымолвить не слова;
Даже если буду я под пыткой -
Молча я ее терпеть готова.
Я зашила рот суровой ниткой -
Этого ль тебе, мой друг, хотелось?
И теперь я мучаюсь под пыткой, -
А когда-то, помню, сердцу пелось.
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Суровой эпохе – суровая нитка:
Улыбка в фуражке и свежая пытка,
Приветственно машут в строю демонстранты,
В подвалах Лубянки гниют арестанты.
Сурово завязаны память и тело,
Суровою ниткой шнуруется Дело,
Сурово патрон досылается в ствол,
И окрик конвойный, суровый: “Пошел!“
На поле изрытом невиданной Драмы
Суровою ниткой зашили мне раны,
И раз не успели меня схоронить,
Сказали сурово: “Не дрейфь, будешь жить!“
Я снова пацан и держу автоматик,
Мне ниткой суровой подшили бушлатик
И дождь заливал исторический ров,
Я был, сообразно эпохе, суров.
А вечером радио что-то вещало
Помехи прорвав, рассказать обещало,
Что там, где живем – не похоже на рай,
Сказал мне сурово отец: “Не болтай!“
Зачем же в краю, где бананы и пальмы,
Где солнце врывается в окна нахально,
Тяну за собой я суровую нить?
Не рвется она, попрошу мне простить!
Михаэль,суровая память,суровая нить.
О прошдом нельзя никому позабыть.
Замечательно сказано, Любовь! Спасибо!
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
10 ноября, в День милиции, 29-летний петербургский художник Петр Павленский совершил громкую акцию в Москве. Полностью обнаженный Павленский гвоздями прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади. Одновременно он представил социальный комментарий к акции: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлевской брусчатке яйца, — метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества». Полиция забрала Павленского с Красной площади; ему оказали врачебную помощь, однако от госпитализации он отказался, а потому провел ночь в ОВД: на Павленского завели дело о мелком хулиганстве. Впрочем, сутки спустя его освободили у дверей Тверского суда, который отказался рассматривать дело.
«Фиксация» (так было озаглавлено пригвождение гениталий к центральной площади страны) — уже третья громкая акция Павленского, связанная с нанесением себе увечий. Летом 2012 года он вышел с пикетом в защиту осужденных участниц группы Pussy Riot: рот художника был зашит суровой ниткой, в руках он держал плакат-объяснение: «Акция Pussy Riot была переигрыванием знаменитой акции Иисуса Христа»; Павленский записал Сына Божьего в коллеги-акционисты за изгнание торговцев из храма. Зашивая же себе рот, Павленский указывал на несвободу слова в России, которая, по его мнению, проявляется и в запрете на свободное художественное высказывание. Тогда полиция принудительно доставила Павленского на психиатрический осмотр, однако он был признан вменяемым. (Примечательно, что зашивание рта, как и прибивание мошонки, были позаимствованы художником из протестных традиций зэков.)
В мае 2013 года Павленский провел другую акцию — на этот раз перед зданием Мариинского дворца, в котором заседает Законодательное собрание Петербурга. Недвижимого художника принесли к Заксу замотанным в колючую проволоку. Автоистолкование акции гласило: «Акция символизирует существование человека в репрессивной законодательной системе, где любое движение вызывает жестокую реакцию закона, впивающегося в тело индивида. Это метафора животной покорности, „выученной беспомощности“ человека в загоне государственной машины. Закон об иностранных агентах, законы об экстремизме и „пропаганде“ гомосексуализма, преследования участников протеста 6 мая, репрессии писателей и художников, активность Роскомнадзора, полицейский произвол — все это говорит о том, что государство стремится превратить людей в надежно охраняемый и безвольный скот, которому дозволяется только работать, потреблять и размножаться». Актуальность акции подтвердили питерские полицейские, освободившие художника и тут же доставившие его в ОВД.
Российские художники-акционисты прибегают к членовредительству во имя прямого политического высказывания далеко не в первый раз, и ближайший контекст работы Павленского очевиден. Художник и сам на него указывал, проведя несанкционированную выставку «Политическая пропаганда». В ходе выставки 11 человек держали плакаты с работами, за которые их авторов подвергли преследованиям, встав во дворе Эрмитажа (любопытно, что художник выбирал для своих радикальных акций исключительно традиционные городские достопримечательности — эмблемы инерционной культуры).
Фото: группа «Олег Мавроматти» «ВКонтакте»
На одном из этих плакатов был изображен прибитый к кресту Олег Мавроматти — вероятно, самый известный пример членовредительства в искусстве и преследования за него. В 2000 году художник провел в Москве антирелигиозную акцию «Не верь глазам»: его распяли, а на спине бритвой вырезали надпись «Я не сын бога». Художник провисел на кресте до тех пор, пока боль не стала окончательно нестерпимой, и впоследствии говорил, что это был редкий случай, когда искусство не имитировало боль, о которой так много и хвастливо повествует. В результате на Мавроматти завели дело об оскорблении религиозных чувств, и он был вынужден бежать от преследования — в Болгарию, откуда родом его жена, художник Боряна Росса. Авторству Россы, между прочим, принадлежит акция «Последний клапан» (2004), наиболее близкая по технике к работам Павленского: заявляя о будущем, свободном от гендерных ограничений, она зашила себе вагину (в заглавии — игра слов; английское valve ’клапан’ схоже по написанию с латинским vulva, ’влагалище’). В эмиграции Мавроматти остался верен своей шок-эстетике, понятой вплоть до буквализма: в одной из своих известных акций он собственной венозной кровью переписал Конституцию РФ, в другой — предлагал людям, согласным с тем, что художник заслуживает уголовного преследования, бить его током в онлайн-режиме.
Последняя из названных акций Мавроматти напрямую отсылает к классическим работам Марины Абрамович. Знаменитая сербка многократно экспериментировала с границами возможностей человеческого тела, заодно провоцируя зрителя на контакт с художником. Она не только неоднократно подвергалась прямой опасности (например, давая в руки своему партнеру Улаю лук с натянутой тетивой и стрелой, направленной ей самой в сердце, или позволяя зрителям приставлять заряженный пистолет к голове художницы), но и сознательно наносила себе увечья. В ходе перформанса «Губы Томаса» (1975) Абрамович съела килограмм меда и выпила литр красного вина, разбила бокал рукой, вырезала бритвой на своем животе пятиконечную коммунистическую звезду, исхлестала себя кнутом, а затем легла на кусок льда в виде креста, направив себе в живот обогреватель.
Фото: Domenico Stinellis / АР
Наконец, у всех этих акций есть общий предок — это так называемый Венский акционизм. Это движение 1960-х годов обычно связывают с именами четверых художников: Отто Мюля, Гюнтера Бруса, Германа Нитша и Рудольфа Шварцкоглера. Четверка начала с традиционного изобразительного искусства, переполненного мотивами насилия, однако вскоре перешла к прямым действиям. Их акции и перформансы нередко использовали кровь, кал, внутренности животных, а также эксплуатировали темы наготы, оргий, садомазохизма. Шварцкоглер, наименее знаменитый из всех, был зато самым последовательным в нанесении себе увечий; так, в одной из акций его голову заматывали бинтом, а затем протыкали штопором. Самая знаменитая работа Шварцкоглера, в ходе которой он якобы отрезал от своего пениса по кусочку, была на самом деле постановочной, однако закономерно обросла легендами. По одной из них, художник умер от потери крови; по другой, устыдившись произведенного на доверчивых зрителей эффекта, он пошел домой и выбросился из окна (на самом деле неизвестно, была ли его смерть суицидом или несчастным случаем).
После всего этого неудивительны вопросы о том, имеют ли право акционисты-членовредители называть себя художниками. Однако уже из перечисленных примеров видно, что акционизм развивается по общекультурным законам генезиса и эволюции. У того же Венского акционизма был естественный контекст в виде акционизма невенского, не связанного с увечьями, но типологически сходного — например, движения хэппенингов в Америке, или интернационального «Флуксуса». Акционизм, открыто противостоявший художественному академизму, в свою очередь, сам восходил к дадаизму, и так далее, и так далее: традиция шокировать обывателя в той или иной форме существовала всегда. Легко можно понять неподготовленного случайного зрителя, который плохо знаком с традицией боди-арта, а потому не признает художника в человеке, прибившем гениталии гвоздями к земле. Однако схожим образом шокировать может любое произведение искусства, помещенное в необычный контекст: представьте, например, реакцию обычного человека на традиционный фламандский натюрморт, помещенный в кабинке общественного туалета (кстати, человек, повесивший туда картину, — наверняка художник).
При этом сами акционисты могли считать либо не считать себя художниками — неважно; общие закономерности верны для всех. Симптоматично, что тот же Павленский, например, обосновывая свое право на арт-радикализм, настаивает на творческом потенциале любых радикальных действий. Так, на выставке «Политическая пропаганда» в одном ряду с Мавроматти был назван и Анатолий Москвин — нижегородец, раскапывавший могилы девочек, мумифицировавший их и хранивший дома в виде кукол. Суд признал Москвина невменяемым, и резонно; попытка причислить человека к художникам только из-за шока, который производили его действия, не кажется убедительной и вряд ли будет поддержана кем-то, кроме Павленского. Обратный пример здесь — творчество группы «Война», которая сознательно дистанцировалась от арт-мира, притом что ее развитие всецело укладывается в схему эволюции яркого художественного феномена: от шумного первого успеха («***** за наследника Медвежонка») через обретение своего почерка к главному и окончательному произведению-шедевру: символично, что после акции «*** в плену у ФСБ» с изображением фаллоса на разводном мосту группа не смогла создать столь же яркого произведения и фактически прекратила деятельность. (Последнюю акцию Павленского по степени резонанса в блогах можно сравнить с упомянутым уже групповым сексом «Войны» в Тимирязевском музее. Однако помимо этой скандальной работы у группы к традиции телесного акционизма можно причислить лишь попытку одной из участниц вынести из магазина охлажденную курицу в собственном влагалище.)
Арт-группа «Война», 2008 год
Люди, отказывающиеся считать трансгрессивный акционизм искусством, нередко не обращают внимание на то, что он традиционными для искусства средствами (например, метафорой) отрабатывает традиционно важные для искусства темы, одновременно стараясь наиболее полно отвечать на вопросы современности, а не отстраняться от них. Так, венские акционисты избывали травмы вины за Вторую мировую войну, а Павленский протестовал против депутата питерского законодательного собрания Виталия Милонова. Кроме того, акционизм вписывается в главные для XX века поиски последних границ искусства и попытки перейти их; преодолев форму и цвет, фигуративность, само представление о художественной технике, искусство перешло к табуированной тематике, а значит — к телу. Логично, что следующий шаг — преодоление самого тела. Печально, наконец, что о традициях шутовства, юродства, карнавала в обществе и искусстве широкой публике приходится напоминать каждый раз, когда художники попадают в поле зрения правоохранительных органов.
Любопытно, что акция Павленского вызвала негативную реакцию не только у обывателей, но и у многих членов арт-сообщества, которые как раз художественную традицию узнали безошибочно. Посвященные критиковали художника за прозрачность метафоры, «салонность», пиар и, наконец, за недостаточный радикализм. Вместо того чтобы мобилизовать свою аудиторию и четко задать протестный вектор (как, например, у Мавроматти — атеистический), Павленский якобы принял страдальческую позу: художественно прокомментировал не борьбу, а поражение. Это, однако, говорит скорее об успехе «Фиксации». Во-первых, сила работы в акционизме напрямую связана с резонансом, а его только предстоит оценить; вспомним, например, как изначально попросту слабым (читай: неважным для истории) был объявлен и «Панк-молебен». И во-вторых, художнику (как раньше «Войне») удалось задеть не только филистеров, но и «своих»: он нарушил табу «на себе не показывай», которое оказалось живуче даже в самых просвещенных кругах. Люди, критиковавшие художника за плоскость, очевидно, не смогли с той же смелостью признать временный провал социального и художественного протеста в России.
19-летний российский солдат-срочник решил наказать себя за грубые слова в отношении девушки и зашил рот. Об этом сообщает Telegram-канал «Подъем» со ссылкой на служебные документы.
Отмечается, что инцидент произошел в городе Чебаркуль в Челябинской области в среду, 15 декабря. Молодой человек приревновал свою возлюбленную и накричал на нее. После ссоры он пошел в туалет и зашил себе рот швейной иглой с трикотажной ниткой.
В пояснительной записке говорится, что дежурный роты заметил, что солдат ходит все время в маске и молчит. Когда с него сняли маску, оказалось, что рот зашит. В медчасти нитки распороли и оказали срочнику помощь. В настоящее время с ним работает психолог.
Ранее в ноябре в Самарской области офицер выстрелил в солдата из пневматического оружия. Молодой человек вышел на крыльцо медпункта и увидел, как офицер со своим маленьким ребенком стреляют по собакам.
Читайте также: