Жванецкий подшить брюки
Обновлено: 05.05.2024
Писатель-сатирик, народный артист Украины, народный артист РФ. Умер 6 ноября 2020 года в возрасте 86 лет.
О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье. И в молодые годы я не буду жить в Париже.
Конечно, моя родина — Украина, Одесса, а если представить все это в виде конуса (сначала широко, размашисто идет, а потом заостряется), то пространство большой развалившейся страны — мощной, с гремящими танками и ракетами — становилось все уже, уже. Вот здесь, у основания — Украина, ближе к острию — Одесса, а на самой верхушке — Аркадия, море, и там я.
Абсолютным благополучием чаще всего светится дурак — на лице умного человека счастья, как правило, не бывает.
Я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом: нет, он еврей, — и где-то в 10-м классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось — еврей! Потом опять еврей, и снова еврей — все время я натыкался на это лбом.
Демократия с элементами диктатуры — все равно что запор с элементами поноса.
Абсолютное счастье — я думаю, это жить так, как я сейчас живу. То есть сейчас, вот именно сейчас публика идет — тьфу-тьфу-тьфу. Когда я к ней выхожу — тьфу-тьфу-тьфу. Когда все мы встречаемся в атмосфере взаимного обожания — вот это мое абсолютное счастье. И дома это понимают.
Любить водку, халяву, революции и быть мудаком — этого еще не достаточно, чтобы называться русским.
Нет ничего более унизительного, чем ходить за женой и говорить: «Я пошутил». Ничего более тупого и нудного, и это никогда не кончается. Начинается: «А в прошлый раз?» — «А я тогда тоже пошутил». И пахнет таким замыслом страшным, просто издевательством. Тут надо быть очень осторожным.
Надо жениться на тех, кто с юмором.
А что мы без женщин? Зачем нам без них успех? Зачем преуспевание? Какой стимул подняться, если ты без женщины, если за тобой нет аплодисментов? Вот если оброс ладошками женскими, если их много, можешь гордиться.
Будь внимательным к ней — она мать тебе, кто бы она ни была.
Женщин-красавиц полно, с харизмой — единицы.
Секс всегда боролся с голодом. То есть он выходил вперед, как только исчезал голод. Сейчас появится чуть-чуть голодушка, секс отойдет.
Когда идут хорошо дела, человек с таким даром, как у меня, расслабляется. У меня дела должны идти. так себе. Я таким образом могу мобилизоваться, и у меня получается лучше. Хотя когда дела идут хорошо — тоже хорошо на самом деле. В общем, в принципе, я выигрываю от обоих состояний.
Сатира процветает при тоталитарном режиме.
Власть все время делает вид, что она знает то, чего ты не знаешь. Какое-то время я верил.
Я где-то писал, что я обожаю не веревки, а нити. Вот веревки, которые меня связывали с этой родиной, — черт с ними. Но нити у меня были сильнее. И уехала женщина, которую я любил очень, и говорила: «Уедем вместе. Я не могу в этой стране жить. Я не могу слышать их, я не могу видеть, я не могу это радио слышать. Я не могу жить здесь, я не могу людей даже видеть, которые слушают это радио». А меня здесь запрещали, а я — все равно, я остался здесь. Ты представляешь? Она уехала, я остался. Остался здесь, в этой стране, где меня запрещали, пожертвовав всем. Ну вот, объяснить это. Наверное, объяснил — потому что нити были гораздо сильнее, чем веревки.
- Софья Генриховна, скажите, пожалуйста, не найдется ли у вас свободной минутки достать швейную машинку и подшить мне брюки?
- Софья Генриховна! Я до сих пор в неподшитых брюках. Люди смеются. Я наступаю на собственные штаны. Не найдется ли у вас свободная минутка достать швейную машинку и подшить мне брюки?
Опять ноль внимания.
- Софья Генриховна! Что вы носитесь по квартире, увеличивая беспорядок? Я вас второй день прошу найти для меня свободную минутку, достать швейную машинку и подшить мне брюки.
Тогда я говорю теще:
- Что "да-да"? Сегодня ровно третий день, как я прошу вас достать швейную машинку. Я, конечно, могу подшить брюки за 5 шекелей, но если вы, старая паскуда, волокли на мне эту машинку 5000 километров, а я теперь должен платить посторонним людям за то, они что подошьют мне брюки, то я не понимаю, зачем я вез вас через три страны, чтобы потом мыкаться по чужим дворам?
- Что "ой, да-да-да"? И тогда я сказал жене:
- Лора! Ты моя жена. Я к тебе ничего не имею. Это твоя мать. Ты ей можешь сказать, чтоб она нашла для меня свободную минутку, достала швейную машинку и подшила мне брюки?! Ты хоть смотрела, как я хожу, в чем я мучаюсь?!
- Что "да-да"? Твоя мать отбилась от всех.
Я тогда сказал теще:
- Софья Генриховна! Сегодня пятый день, как я мучаюсь в подкатанных штанах. Софья Генриховна, я не говорю, что вы старая проститутка. Я не говорю, что единственное, о чем я жалею, что не оставил вас там гнить, а взял сюда, в культурную страну. Я не говорю, что вы испортили всю радость от эмиграции, что вы отравили каждый день и что я вам перевожу все, что вы видите и слышите, потому что такой тупой и беспамятной коровы я не встречал даже в Великую Отечественную войну.
Я вам всего этого не говорю просто потому, что не хочу вас оскорблять. Но если вы сейчас не найдете свободную минутку, не возьмете швейную машинку и не подошьете мне брюки, я вас убью без оскорблений, без нервов, на глазах моей жены Лоры, вашей бывшей дочери.
- Да-да-да. Пусть Лора возьмет.
- Что Лора возьмет? У вашей Лоры все руки растут из задницы. Она пришьет себя к кровати - это ваше воспитание.
- Софья Генриховна! Я не хочу вас пугать. Вы как-то говорили, что хотели бы жить отдельно. Так вот, если вы сию секунду не найдете свободной минутки, не достанете швейную машинку и не подошьете мне брюки, вы будете жить настолько отдельно, что вы не найдете вокруг живой души, не то что мужчину. Что вы носитесь по моей квартире, как лошадь без повозки, что вы хватаете телефон? Это же не вам звонят. Вы что, не видите, как я лежу без брюк? Вы что, не можете достать швейную машинку и подшить мне брюки?
- Все. Я ухожу, я беру развод, я на эти пять шекелей выпью, я удавлюсь. Вы меня не увидите столько дней, сколько я просил вас подшить мне брюки.
Я пошел к Арону:
- Слушай, Арон ты можешь за пять шекелей подшить мне брюки?
- Что такое? - сказал Арон. - Что случилось? Что, твоя теща Софья Генриховна, не может найти свободную минуту, достать швейную машину и подшить тебе брюки?
Писатель-сатирик Михаил Жванецкий умер 6 ноября. Ему было 86 лет. За месяц до этого он ушел со сцены, сочтя, что выступать ему уже не под силу. Каким был путь Жванецкого, от детства в эвакуации до всенародного признания, в материале РБК
Михаил Жванецкий родился в Одессе в семье врачей: мать была стоматологом, а отец хирургом. «Я вырос, в общем, среди тампонов, бинтов — всегда в окружении больных», — таким запомнилось детство будущему сатирику. Когда началась война, отца призвали на фронт, где он служил в госпитале и был награжден орденом Красной Звезды. Маленький Михаил с матерью провели годы войны в эвакуации в Средней Азии. «Что-то вспоминается очень солнечное, пляжное, заполненное женщинами маминого возраста. Пока не грохнула война. Дальше — поезд, лопухи, Средняя Азия, школа, Победа», — вспоминал Жванецкий
После войны семья вернулась в Одессу, где прошли его школьные и студенческие годы. Он окончил Одесский институт инженеров морского флота. Хотя сначала поступал на судостроительный, куда его не взяли из-за национальности. «Таких, как я, брали только на механизаторский. Я был честно предупрежден и окончил то, что предлагали», — рассказывал Жванецкий.
После института он работал в Одесском порту механиком, потом — инженером по подъемно-транспортным механизмам на одесском заводе «Продмаш». «Восемь лет погрузки-выгрузки, — вспоминал Жванецкий, — разъездов на автопогрузчике, сидения в пароходе, в трюме, в угле, когда видны только глаза и зубы. Там я мужал. »
Еще в институтские годы Жванецкий начал сочинять юмористические миниатюры и монологи и исполнять их. Он организовал собственный театр миниатюр «Парнас-2», где выступал с Романом Карцевым и Виктором Ильченко.
Важным событием в жизни одесского инженера стало знакомство в 1962 году с Аркадием Райкиным (на фото слева). Он сначала позвал к себе в театр Карцева и Ильченко и взял произведения Жванецкого в репертуар, а затем пригласил самого сатирика на должность заведующего литературной частью.
В театре Райкина были поставлены такие знаменитые миниатюры, как «Авас», «Дефицит» и «Век техники», а также программа «Светофор». В 1970 году сатирик ушел от Райкина вместе с Карцевым и Ильченко. Друзья вернулись в Одессу, где открыли собственный театр миниатюр. По словам Жванецкого, в этом году он «стартовал второй раз за жизнь». Потом он говорил, что ушел не по своей воле: «Никогда бы я с ним не расстался. Я что — идиот? Я бы с ним никогда не расстался. Нет. Что вы. Вот он один раз меня предупредил. Говорит: «Вот видишь, у меня есть группа пантомимы, я их увольняю, хотя они еще работают, они еще не знают». Я говорю: «Почему Аркадий Исаакович?». «А потому, что они самостоятельно стали выступать. Пусть открывают свой театр», — сказал он с большим намеком. А я из провинции, из Одессы, из спорта — ни черта не понял. Мы стояли на борту теплохода, который шел по Волге, мы плыли в Саратов, и я не понял ничего. А мне надо было понять. И когда мы приплыли после Саратова в Москву, случилась эта история, когда я дал ему несколько миниатюр, а директор театра сказал: «Райкин решил с тобой расстаться»
Жванецкий выступает перед полярниками научно-исследовательской дрейфующей станции «Северный полюс — 28, 30 декабря 1987 года (Фото: Роман Подэрни / Фотохроника ТАСС)
В 1972 году Жванецкого пригласили работать в Москву, в Театр миниатюр (впоследствии «Эрмитаж»). Свой стиль он описывал как «возьмите в рамочку — и запомните на всю жизнь». Свои тексты писатель носил в потрепанном портфеле, который принадлежал его отцу. «Он в нем носил истории болезней. И я ношу истории болезней, только у него были людей, у меня — общества. Умению видеть мир научил меня отец», — рассказывал сатирик
Глава оргкомитета фестиваля сатиры и юмора «Очень-89» Виктор Биллевич (справа) и Михаил Жванецкий во время награждения (Фото: Николай Адамович, Иван Куртов / Фотохроника ТАСС)
В 1991 году Жванецкий получил звание народного артиста СССР, а в 2012-м — народного артиста России. Жванецкий вспоминал о советском периоде так: «Мне было, наоборот, в советские годы легче. Там, во-первых, нужно было быть либо талантливым, либо смелым. Сейчас нужно больше быть талантливым. Сейчас смелость не особо так: мы сами видим, пожалуйста, иди на баррикады, либо стой там, маршируй в марше с несогласными. Но талантливым быть — это тяжело. Вот талантливым — это не просто смелость». В 2019 году Жванецкий получил орден «За заслуги перед Отечеством» III степени за «большой вклад в развитие отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность».
Жванецкий был также народным артистом Украины (1999) и почетным гражданином Одессы (1994). В 2015 году попал на Украине в «белый список» артистов (по определению украинского Минкульта, туда попадают те, кто поддерживает территориальную целостность страны)
Слева направо: художественный руководитель театра Et Cetera Александр Калягин, президент Владимир Путин и Михаил Жванецкий, 30 ноября 2005 года
«В историю трудно войти, но легко вляпаться», «Оптимист верит, что мы живем в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть», — эти и многие другие фразы Жванецкого стали действительно народными.
С 2002 года в течение 17 лет на телеканале «Россия 1» (ВГТРК) выходила его ежемесячная телепередача «Дежурный по стране». Жванецкий также участвовал в других телепроектах: «Такой взрослый мужчина», «Здравствуйте, Михал Михалыч», «Весь Жванецкий» и «Простые вещи»
Жванецкий был в браке несколько раз. С 1990 года он был женат на Наталье Суровой, у супругов была разница в возрасте больше 30 лет. «Наташа долго скрывала нашу связь, чтобы ее не обвиняли в том, что она сошлась со мной из меркантильных соображений. <. >я заполучил красивую женщину, так еще и умную. Причем я вижу, что она скрывает свою красоту, одевается так, чтобы не привлекать внимания. Умно занимается домом, и я все акции домашнего хозяйства отдал ей», — рассказывал сатирик
Публика на разных континентах уже давно определила, что Михаил Жванецкий – абсолютно уникальное явление. Он одновременно и остроумный, ироничный писатель, и трепетный лирик, и пристальный исследователь, и мудрый философ в «одном флаконе». И, что очень важно, он – автор, чье творчество, тонкий юмор, стиль и манеры не просто любят, а близко к сердцу принимают зрители.
Михал Михалыча в Воронеже ждали долго, почти пять лет прославленный сатирик не заезжал к нам. Немудрено, что его концерт, случившийся в театре оперы и балета, собрал полный зал восторженных поклонников. А само выступление прошло в теплой атмосфере дружеского веселья и бесконечно щедрой благодарности (это было понятно по частоте и продолжительности оваций).
На сцену долгожданный гость вышагал бодрой упругой походкой с неизменным, «потрепанным жизнью» портфелем в руках. Старенький портфель, доставшийся Жванецкому от отца, - это не просто хранилище остроумных текстов, а настоящий бренд, второе «лицо» Михал Михалыча. И ему, портфелю, на сцене тоже отведено почетное место. В данном случае он «царствовал» на стуле, в то время как его знаменитый владелец два с половиной часа переминался рядом.
Взорвать зал смехом Жванецкому удалось с первых же минут. Хотя он и предупредил, что читать сегодня будет в основном новые произведения, еще не звучавшие по телевизору. И внимательно прислушивался к реакции публики. Когда зрители реагировали особенно бурно, Михал Михалыч поднимал вверх приветственный кулак и довольно приговаривал:
– Чувствую, талант у меня есть!
Записанные в три-четыре строки, абсолютно неподражаемые по логике мышления, по содержанию и форме лаконичные изречения, писатель выдавал с особой охотой. Признался, что короткие зарисовки ему удаются лучше, чем длинные монологи:
– Какой я писатель? – задавался он вопросом и сам себе отвечал. – Краткий. Я не описываю ход часов, я описываю их бой, то есть концовку, самую суть.
«При нашей медицине у всех одинаковые глаза: и врач и больной смотрят друг на друга с одинаковой надеждой».
«Я просыпаюсь в 12 часов утра, хотя встаю в 7».
«Ты всегда можешь тихо уехать из этой страны. Когда тебе об этом напомнят, хрен ты отсюда уедешь».
«Сынок, всегда помни, чей ты. Когда тебе об этом напомнят, не знаю как тебе, а мне будет очень приятно».
Исписанные от руки листы бумаги (да-да, в наш век высоких технологий Михал Михалыч по-прежнему строчит тексты шариковой ручкой, не имеет аккаунтов в соцсетях и не умеет пользоваться твиттером) артист бегло просматривал, перекладывал из одной стопки в другую, мол, не время, а прочитанное бережно отправлял назад в папку. О старомодности, о возрасте в принципе Жванецкий вспоминал не раз за вечер. Без грусти, без сожаления. В этом году мэтр сатиры и юмора отметил 80 лет:
– Жизнь следует считать не прожитыми годами, а стрижками, женщинами, детьми, – мудро рассуждал юбиляр.
«Что такое старость? Это бесконечная проверка змейки брюк, хотя внешней угрозы никакой».
«Старость – это пиджак, заправленный в брюки. Если я в таком виде когда-нибудь появлюсь перед вами, свистите!».
«Есть свидетельство о рождении, есть свидетельство о смерти. А где свидетельство о жизни?».
«Люблю давать интервью. Один журналист меня спросил: "О чем будем беседовать?". На этот вопрос вы вряд ли ответите, от этого страдаете так же, как я, это вас не интересует, как и меня, тут вы мне ничего нового не скажете, об этом вы ничего не знаете, как и я. Ну а это мы знаем все, к сожалению. И все-таки спасибо за разговор!».
Многие изречения Жванецкого давно ушли в народ, их цитируют не только поклонники, но и первые лица государства. А все потому, что при развитой индустрии юмора в нашей стране практически нет артистов, умеющих шутить на острые социальные темы так же красиво, без пошлости, как Михал Михалыч.
«У нас был коммунизм, сейчас – капитализм. Что не меняется – перспектива».
«В нашей стране свобода – это то, что мы можем делать, пока никто не видит».
«Коты – из тех зверей, что легко лезут наверх, а вниз этим же путем – никогда. Два дня такой тип будоражил весь двор. Спасла Танька. С риском для жизни. Влезла на дерево. Этот паразит полез еще выше. Ее раскачивало, как грушу. Она его за хвост – он порвал ей на груди кофту, исцарапал, руки, лицо, шею. Отряхнулся, и снова полез наверх! Вот такие сволочи там наверху».
«Собственные квартиры у нас появились со смертью самого великого и любимого. Еда появилась со смертью второго самого великого и любимого. Деньги появились с уходом на пенсию целого Политбюро. Короче, источник перемен к лучшему легко проследить».
«Когда ты знаешь как, умеешь, но уже не можешь сам – ты тренер. Когда ты знаешь как, не можешь сам, но можешь научить остальных – ты профессор. Когда не знаешь как, не можешь сам, не можешь научить остальных – ты президент».
Отдельным блоком прозвучали зарисовки Жванецкого из его одесского детства. Может, кто и ждал от сатирика каких-то откровений про Украину, но эту тему писатель бередить не стал.
– Мне сейчас тяжело говорить про свою родину, – грустно вздохнул он, и публика понимающе закивала головами. – Я и так уже сузил Украину до одной только Одессы. Это всегда был спокойный город, и сейчас спокойный. Единственное, чего хотят его жители, чтобы у них сохранилась зона свободной торговли, потому что они всегда жили именно так:
– Скажите, уважаемый, как пройти к Привозу? – Идите так, как я сижу. Если не туда свернете, я вам крикну. Идите прямо, пока я молчу.
С теплотой артист вспоминал о своем доме в Одессе, о даче с подвалом, где его папа всегда хранил самодельное вино:
– Вино у нас было двух сортов: «папа делал» и «папа сделал». Оно было, конечно, ненастоящее. Но зато домашнее. А какой аромат от него исходил! Я даже сейчас облизываюсь. Помню, однажды Борис Гребенщиков поехал в Париж на премию «Триумф» и заказал для нас, членов жюри, бутылку настоящего французского вина за тысячу долларов. Мы попробовали. Шмурдяк!
В первом отделении зрители побоялись прервать поток мыслей Михаил Михалыча букетами, зато после антракта цветы понесли дружною гурьбой.
– Мне очень приятно выступать в Воронеже, – похвалил писатель зал. –У нас такое хорошее взаимопонимание с вами, хотя я уже давно здесь не был. Тяжеловато мне сейчас летать на гастроли. Я и так ночую дома примерно 2-3 дня в неделю, а все остальное время провожу в разъездах. Вылетаю из дома - все спят. Прилетаю домой – опять все спят.
Кстати, из нашего города Михаил Жванецкий увез не только цветы. Один поклонник подарил ему миниатюрный бронзовый портфельчик с гравировкой: «Бесстрашен, как Эзоп, как Цицерон речист, но и его преграда – чистый лист…». Теперь у Жванецкого два портфеля в бронзе: полутораметровый памятник, установленный в Ялте, и маленькая копия из Воронежа.
Facebook Если у вас не работает этот способ авторизации, сконвертируйте свой аккаунт по ссылке ВКонтакте Google RAMBLER&Co ID
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Три монолога о женщинах трёх возрастов. Михаил Жванецкий
Умно, трогательно, тактично, интеллигентно, с уважением и любовью пишет Михаил Жванецкий о женщинах. Вот три монолога Михал Михалыча о женщинах трех возрастов.
Женщины, подруги, дамы и девушки! В чем радость и прелесть встреч с вами? Почему вы созданы такими? Нежная кожа, эти глаза, эти зубы и волосы, которые пахнут дождем. Этот носик и суждения по различным вопросам.
В поликлиниках женщины, в гостиницах женщины, в ресторанах женщины, в цехах женщины.
Где же прячутся эти бездельники?
Она ведет хозяйство, она прописывает мужа и сидит в техническом совете. Она и взрослеет раньше, и живет дольше. У нас в новых районах одни старушки, где же старики. А вот бездельничать не надо – тогда будем долго жить.
Пьем, курим, играем в домино, объедаемся, валяемся на диванах, а потом же в претензии — мало живем. Морщины в тридцать, мешки у глаз в тридцать пять, живот в сорок. Кто нами может быть доволен? Только добровольцы. Лев пробегает в день по пустыне сотни километров. А волк? Все носятся по пустыне, ищут еду. Поел — лежи. А у нас поел — лежи, не поел — лежи. У льва есть мешки под глазами? А брюхо? Имей он брюхо, от него бы сбежала самая унылая, самая дряхлая лань.
Они, конечно, зарабатывают больше нас, наши женщины, с этим мы уже смирились.
Они выглядят лучше, с этим мы тоже смирились. Они одеваются красивее. Сейчас мы пытаемся что-то предпринять — жабо, кружевные воротнички, броши на шее… Ну куда?! С лысиной на голове и брошью на шее далеко не уедешь. А какие у нас походки от долгого лежания на диванах и сидения в креслах на работе? Вы видели эти зады, черпающие землю. А зубы — от курения, употребления соленого, сладкого. Горького и противного. А глаза, в которых отражается только потолок.
Наши милые дамы, наше чудо, наше украшение. Вставать рано, собирать детей и этого типа на работу. Самой на бегу проглотить маленький кусочек, успеть причесаться, кое-что набросать на лицо. Прийти на работу — и выглядеть. И в обед занять очередь в четырех местах и все успеть. И прибежать домой, накормить детей и этого типа. И бегать, и вытирать, и шить, и починять.
А утром будильник только для тебя. Для тебя будильник, как для тебя огонь плиты, для тебя толпа и давка, для тебя слова, шипящие сзади. А ты поправишь прядку, и бегом. И любят тебя как раз не за это: к этому привыкли. Любят за другое — за кожу твою, за ресницы твои, за губы, и слабость, и нежность твою. И тебе еще надо умудриться, пробегая в день пятьдесят километров, оставаться слабой. И ты умудряешься: пойди пойми, что главное. И я тебя люблю за все. Только прошу, остановись на бегу — на работе, дома, встань стройно, посмотри в зеркало, поправь что-то в лице. Чуть сделай губы, чуть глаза, реснички вперед и наверх, покачайся на красивых ногах и опять… А мы ждем тебя. Ждем всюду. С букетиком и без. Со словами и молча. На углу и дома. Приходи! И в дождь, и в снег… И — не все ли равно.
О женщинах за 40
Я жду появления в России женщины около сорока пяти, стройной, ухоженной, ненакрашенной, ироничной, насмешливой, независимой, с седой девичьей прической.
Пусть курит, если ей это помогает.
Пусть будет чьей-то женой, если ей это не мешает.
Её профессия, эрудиция второстепенны.
Но возраст — не меньше сорока.
И юмор, царапающая насмешка, непредсказуемость и ум.
Все это не редкость. Одно порождает другое.
Такая женщина — ценность.
Она возбуждает то, что не употребляется в сегодняшней России. Ответный огонь, ум, честь, юмор и даже совесть, не применимую ко времени, которое не знает, что это такое. Как пунктуальность, твердость слова и прочее, что не имеет значения во время полового созревания целой страны.
Та, о которой речь, и услышит, и поймет, и ответит, и научит, и главное — ей есть что вспомнить. Как и вам.
Какое чудесное минное поле для совместных прогулок.
В России такие были. Отсюда они уехали, а там не появились.
О женщинах после 50
К тому, что в нашей стране исчезают отдельные люди, мы уже привыкли.
Но у нас внезапно исчезло целое поколение.
Мы делаем вид, что ничего не случилось.
Пропадают женщины после пятидесяти.
Они исчезли с экранов, они не ходят в кино, они не появляются в театрах.
Они не ездят за границу. Они не плавают в море.
Их держат в больницах, в продовольственных лавках и на базарах и в квартирах.
Они не выходят из дому.
Они не нужны. Как инвалиды.
Целое поколение ушло из жизни, и никто не спрашивает, где оно.
Мы кричим: «Дети — наше будущее»!
Нет. Не дети. Они — наше будущее. Вот что с нами произойдет.
Всю карьеру, всю рекламу мы строим на юных женских телах и на этом мы потеряли миллионы светлых седых голов.
Как девицам не страшно? Это же их будущее прячется от глаз прохожих.
Много выпало на долю этих женщин.
Дикие очереди, безграмотные аборты, тесные сапоги, прожженные рукавицы. И сейчас их снова затолкали глянцевые попки, фарфоровые ляжки, цветные стеклянные глаза.
Юное тело крупным шепотом: «Неужели я этого недостойна?»
Ты-то достойна… Мы этого недостойны.
Мы достойны лучшего.
Мир мечты заполнили одноразовые женщины, которых меняют, как шприцы. Поддутые груди, накачанные губы, фабричные глаза. Все это тривиально-виртуальное половое возбуждение, от которого рождается только визит к врачу.
Вы представляете стихи об этой любви?
Мы изгнали тех, кто дает стиль, моду, вкус к красоте, изящной словесности, кто делает политиков, кто сохраняет жизнь мужей.
На них кричат в больницах: «Вы кто — врач?» «Я не врач, — говорит она тихо. — Но я борюсь за жизнь своего мужа, больше некому в этой стране».
Они — эти женщины — сохраняют для нас наших гениев.
Потеряем их — уйдут и их мужья, люди конкретного результата.
Останутся трескучие и бессмысленные политики и несколько олигархов, личная жизнь которых уже никого не интересует.
Они ее вручают в совершенно чужие руки. Вопрос только в том, станет ли иностранная медсестра за большие деньги временно любящей женой.
Конечно, в редкий и короткий период телевизионного полового возбуждения мы прощаем все очаровательным ягодицам, даже их головки, их песенки, их всяческие бедрышки, их гордость: «Мой муж тоже модель…»
Они правильно, они верно торопятся.
В тридцать лет останутся только ноги, в сорок — глаза, в сорок пять уплывет талия, в пятьдесят всплывут отдельные авторши отдельных женских детективов, в пятьдесят пять — борцы за присутствие женщин в политике, а в шестьдесят исчезнут все.
Хотя именно эти исчезнувшие женщины создают королей и полководцев.
Они второй ряд в политике.
А второй ряд в политике — главный.
Они оценивают юмор, живопись, архитектуру и все сокровища мира, а значит, и оплачивают их через своих мужей.
Я этим летом на одном благотворительном концерте увидел их. Я увидел исчезнувшее в России племя, племя пожилых дам — стройных, красивых, в легких шубках и тонких туфлях — и их мужчин, чуть постарше.
Читайте также: